Кое-кто был убежден в том, что людям не стоило в свое время спускаться с деревьев. Некоторые шли дальше, и говорили, что и влезать-то на них было незачем...
Мой отец сейчас является для меня скорее некой мифической фигурой, чем реальным человеком. Я встречалась с ним последний раз лет тринадцать назад, он приезжал увидеть моего полугодовалого сына. Я помню, как он выглядел тогда: высокий, худой, в сером костюме. У него были седые, почти белые волосы. Из-за волос, наверное, его кожа казалась бронзовой. Но я видела не его внешность, для меня было неважно, как он выглядел. Я продолжала видеть в нем отца, моего ПАПУ. С самого раннего детства я помню свои ощущения: рядом со мной родной человек, роднее никого нет, только, может быть, мама. Его присутствие всегда давало мне чувство защищенности. Рядом с ним я могла никого и ничего не бояться. И даже сейчас мне кажется, что идти рядом с ним, держась за его большую теплую руку, было моим самым ценным и глубоким счастьем в жизни.
До сих пор не понимаю, как он мог меня бросить. Да, они с мамой развелись, когда мне было одиннадцать, а перед этим он два года жил очень далеко, строил БАМ. Он был плотником, строителем, мастером на все руки. Он сам мог построить целый дом и сделать всю обстановку в доме, он так делал раньше, я знаю.
Когда все случилось, я даже не осознала, что теперь мы не будем жить вместе, ведь мы уже не жили. Он продолжал присылать мне телеграммы к восьмому марта и третьему сентября – моему дню рождения. А я, как мне кажется, все время продолжала ждать его и надеяться на его возвращение.
Он вернулся ко мне только один раз. Мне как раз исполнилось тринадцать. Он приехал всего на один день. Мы гуляли по нашему маленькому городу, я держала его за руку. На мне было жаркое шерстяное платье в мелкую бело-розовую клетку, я шла и смотрела вниз, на колыхающийся клетчатый подол. За четыре года я выросла и отвыкла от отца, и для меня было странно и непривычно держать его за руку. И одновременно это были очень приятные и знакомые ощущения.
Мы зашли в канцтовары и он купил мне часы. Мои первые настоящие часы: простенькие, с ярким зеленым циферблатом, «золотыми» стрелками и черным кожаным ремешком. Это был его подарок мне на день рождения. Я сразу надела их на левую руку и теперь этой же рукой держалась за папину и боялась, что нас увидит кто-нибудь из знакомых, а потом будет расспрашивать, с кем это я шла?
Я не помню, сколько времени мы гуляли, но в конце концов мы пришли на автовокзал, он должен был вот-вот уехать. Я плакала и просила его остаться, не уезжать. А он сказал мне, что надо посмотреть на лицо человека, с которым расстаешься, очень пристально посмотреть, будто сфотографировать, запечатлеть каждую черточку, каждую морщинку, и постараться запомнить. Пока я растерянно раздумывала над этим, он сел в автобус и уехал. Навсегда.
Нет, он приезжал потом, через четыре года, они о чем-то разговаривали с мамой в квартире, а я сидела около подъезда и горько плакала. Потом он приезжал на мою свадьбу, оплатил часть расходов. И еще раз, когда моему ребенку – его внуку – было полгода. Но ТОТ момент был последним, когда у меня был ПАПА.
Что было делать со своими чувствами тринадцатилетней девочке, которая еще очень долго не могла понять, почему развод отца с матерью должен был означать и его развод с ней? Я начала придумывать себе отца. Не настоящего. Я придумывала целые романы и повести про отца с дочкой. Я уходила в себя и мечтала. Перед сном я обычно додумывала новую главу, раз за разом прокручивая в голове каждый эпизод. Некоторые я записывала. Я много читала, просто запойно читала, наплевав на школу и на учебу. Наверное, мне было больно, но я просто не помню этого.
Я выросла, но все равно продолжаю искать ответы на свои вопросы. Нашла ли я их? Я не знаю. Я поняла, что я обижена на него, сильно обижена. Я поняла, что мои взаимоотношения с мужчинами обусловлены моими взаимоотношениями с отцом. «Комплекс покинутой» – вот как это называется. Я не могу терпеть, когда меня покидают или мне кажется, что вот-вот покинут. Устав от постоянных терзаний я время от времени замыкаюсь в себе, ухожу от общения, но всегда возвращаюсь. Жизнь берет свое: у меня подрастает сын, ему уже тринадцать, и на сегодняшний день это один из самых близких для меня людей. Когда-нибудь он тоже меня покинет, но это естественно, ведь дети должны покидать родителей. Но должны ли родители покидать своих детей? Я думаю, что – нет…
До сих пор не понимаю, как он мог меня бросить. Да, они с мамой развелись, когда мне было одиннадцать, а перед этим он два года жил очень далеко, строил БАМ. Он был плотником, строителем, мастером на все руки. Он сам мог построить целый дом и сделать всю обстановку в доме, он так делал раньше, я знаю.
Когда все случилось, я даже не осознала, что теперь мы не будем жить вместе, ведь мы уже не жили. Он продолжал присылать мне телеграммы к восьмому марта и третьему сентября – моему дню рождения. А я, как мне кажется, все время продолжала ждать его и надеяться на его возвращение.
Он вернулся ко мне только один раз. Мне как раз исполнилось тринадцать. Он приехал всего на один день. Мы гуляли по нашему маленькому городу, я держала его за руку. На мне было жаркое шерстяное платье в мелкую бело-розовую клетку, я шла и смотрела вниз, на колыхающийся клетчатый подол. За четыре года я выросла и отвыкла от отца, и для меня было странно и непривычно держать его за руку. И одновременно это были очень приятные и знакомые ощущения.
Мы зашли в канцтовары и он купил мне часы. Мои первые настоящие часы: простенькие, с ярким зеленым циферблатом, «золотыми» стрелками и черным кожаным ремешком. Это был его подарок мне на день рождения. Я сразу надела их на левую руку и теперь этой же рукой держалась за папину и боялась, что нас увидит кто-нибудь из знакомых, а потом будет расспрашивать, с кем это я шла?
Я не помню, сколько времени мы гуляли, но в конце концов мы пришли на автовокзал, он должен был вот-вот уехать. Я плакала и просила его остаться, не уезжать. А он сказал мне, что надо посмотреть на лицо человека, с которым расстаешься, очень пристально посмотреть, будто сфотографировать, запечатлеть каждую черточку, каждую морщинку, и постараться запомнить. Пока я растерянно раздумывала над этим, он сел в автобус и уехал. Навсегда.
Нет, он приезжал потом, через четыре года, они о чем-то разговаривали с мамой в квартире, а я сидела около подъезда и горько плакала. Потом он приезжал на мою свадьбу, оплатил часть расходов. И еще раз, когда моему ребенку – его внуку – было полгода. Но ТОТ момент был последним, когда у меня был ПАПА.
Что было делать со своими чувствами тринадцатилетней девочке, которая еще очень долго не могла понять, почему развод отца с матерью должен был означать и его развод с ней? Я начала придумывать себе отца. Не настоящего. Я придумывала целые романы и повести про отца с дочкой. Я уходила в себя и мечтала. Перед сном я обычно додумывала новую главу, раз за разом прокручивая в голове каждый эпизод. Некоторые я записывала. Я много читала, просто запойно читала, наплевав на школу и на учебу. Наверное, мне было больно, но я просто не помню этого.
Я выросла, но все равно продолжаю искать ответы на свои вопросы. Нашла ли я их? Я не знаю. Я поняла, что я обижена на него, сильно обижена. Я поняла, что мои взаимоотношения с мужчинами обусловлены моими взаимоотношениями с отцом. «Комплекс покинутой» – вот как это называется. Я не могу терпеть, когда меня покидают или мне кажется, что вот-вот покинут. Устав от постоянных терзаний я время от времени замыкаюсь в себе, ухожу от общения, но всегда возвращаюсь. Жизнь берет свое: у меня подрастает сын, ему уже тринадцать, и на сегодняшний день это один из самых близких для меня людей. Когда-нибудь он тоже меня покинет, но это естественно, ведь дети должны покидать родителей. Но должны ли родители покидать своих детей? Я думаю, что – нет…
-
-
05.09.2005 в 14:16Как же это правильно... Как же до этого не доходил-то я сам?