Кое-кто был убежден в том, что людям не стоило в свое время спускаться с деревьев. Некоторые шли дальше, и говорили, что и влезать-то на них было незачем...
«Много лет назад
В тени чужих мостовых
Я увидел тебя и подумал:
Как редко встречаешь своих».
БГ
В тени чужих мостовых
Я увидел тебя и подумал:
Как редко встречаешь своих».
БГ
С этими словами – «обнаженная маха» – у меня ассоциируется не известная картина Франсиско Гойи и не фильм, который сняли в 1999 году испанские кинематографисты, а моя давняя подруга Машка, или Маха, как я ее называла.
Она была человеком без кожи. Причем, как оказалось – в прямом смысле. И когда в ее жизни начались серьезные проблемы, кожа начала облазить сначала с ее рук, а потом и с остального тела, оставляя красные пятна разной величины. Это называлось, кажется, нейродермитом, но я была уверена, что то, что у нее внутри, просто отражается снаружи, вот и все.
Я познакомилась с ней, когда училась на третьем курсе университета. Она перевелась на наш курс с какого-то другого института и весь первый месяц обучения провела бегая от одного преподавателя к другому и досдавая академическую разницу, которая, как оказалось, была немаленькой.
Я сейчас не помню тот момент, когда увидела ее в первый раз. Но однажды мы случайно оказались курящими рядом около окна в туалете, старательно выпуская дым в форточку, так как курить в стенах университета запрещалось. Машка была одета странно: цветная рубашка в цветочек, мужской жилет в желтую полоску и черные брюки. Через плечо у нее болталась большая холщовая сумка. Кисти Машкиных рук были обмотаны множеством фенечек, а ее великолепные кудрявые волосы в беспорядке ложились на плечи. Она выглядела, как хиппи, она и была хиппи. В тот наш первый разговор я узнала, что она проехала автостопом от Ленинграда до Москвы, а потом до Харькова, что она знакома с Борисом Гребенщиковым и что она буддистка. Это поразило меня до глубины души – я когда-то обожала БГ, путешествовать автостопом было моей голубой мечтой, а буддизм был для меня тогда одним из вариантов решения проблемы моей религиозности, наряду с христианством и католицизмом.
В общем, с Машкой меня объединяло гораздо большее, чем с остальными моими однокурсниками, озабоченными проблемами гораздо более прозаическими, и столь же бесперспективными, на мой взгляд, как и бессмысленными.
Я рассказывала Машке многое о психологии и психотерапии, а также делилась с ней лекциями и книгами. Машка заворожено слушала меня и в свою очередь рассказывала про Гребенщикова, буддизм и свое буддистское отношение к жизни. Она хорошо понимала ту часть моей жизни, которую вряд ли могли понять другие мои подруги. А ей тоже нужен был понимающий ее друг. Так мы и дружили, тепло обнимаясь при каждой встрече, учась ходить «чтобы не слишком касаться земли» и разговаривая о непонятных для других вещах непонятными словами.
Помню один забавный случай: мы пришли к Машке домой большой веселой толпой, завалились на кухню и, с трудом уместившись вокруг маленького стола, стали пить чай. У Машки на подоконнике были расставлены христианские иконы вперемешку с фотографиями БГ и буддистских учителей и картинками, изображающими Кришну. Я посмотрела на Машку и сказала, улыбаясь: «Сплошная эклектика». Машка тоже улыбнулась и посмотрела на меня, и в ее взгляде для меня одновременно отразились и понимание, и объяснение, и ответ. Другие не поняли, о чем это я, вряд ли они даже заметили странную несовместимость религиозных образов, а может быть они даже не знали, что означает это слово – эклектика.
Машка сама была очень эклектична. Когда мы не могли общаться напрямую, мы писали друг другу письма, и в одном из писем она написала мне:
«Здравствуй милый друг!
Послушай, ты читала "Степного волка" Гессе? Помнишь, он там утверждает, что человек по сути своей не может быть "одноличностен"?... У каждого человека личностей много, (точнее, человек включает в себя много личностей), а, следовательно, и жизней у него тоже много (поэтому, т.н. раздвоение личности - это не есть разброс и расширение, а наоборот, сужение, так сказать, ограничительный процесс...). Так вот, мне такой взгляд на вещи всегда очень близок был, а значит и дела мои разные, причем настолько, что даже среднее арифметическое вывести не всегда является возможным... Есть у меня жизнь буддийская и в этой жизни у меня практически всегда все хорошо... Есть у меня жизнь сновидений и сегодня в ней тоже дела идут неплохо, жаль только, что она прерывается иногда бессонницей, а иногда недосыпанием... Есть жизнь повседневная и дела в ней страшны, но буддизм научил меня отрицательных эмоций не испытывать и о страшности ее я знаю лишь потому, что привыкла на эту свою дурацкую жизнь со стороны поглядывать... Есть жизнь научная - в ней тоже плохо... Есть жизнь подсознательная и в ней мне тревожно очень и причин для этого много... И есть жизнь, как я ее называю, сумеречная. Эта жизнь мне особо дорога, так как в ней все связано с чувствами, мечтами, видениями, наиболее волнующими ощущениями, различными видами искусства и, конечно, более всего с музыкой, потому что музыку я люблю больше, чем чтобы-то ни было на земле... Вообще, подозреваю, что последние два дня выгляжу не очень адекватно этому миру, так как погрузилась вся целиком в историю жизни и болезни одного человека, который в моей сумеречной жизни занимает довольно много места. И все бы ничего, да только болезнь эта шизофрения, а человек сам бесконечно гениальный и глубоко мной любимый... И хотя об этом любят говорить профаны, не думаю, что на свете было много людей, которым так не повезло соединить в себе несоединяемое - настоящий гений и настоящее безумие. И второй день я хожу как сомнамбула, не могу ни есть, ни спать (сегодня спала два часа), ни смотреть телевизор, ни заниматься курсовой, хорошо, что села тебе написать... Я за этой вещью (в смысле книгой) ровно год гонялась, вот догнала наконец... К сожалению, или к счастью, сегодня-завтра я ее дочитаю, потом еще пару дней... и все войдет в норму. Мне даже жалко, что ты с такой настороженностью относишься к вещам подобного рода, а то бы я с удовольствием поделилась с тобой своей находкой, над которой уже ломало голову немало психологов и психиатров. Ну да ничего, всему свое время…
Обнимаю, целую, Маша»
Меня напугало это ее письмо, не знаю – чем именно. Что-то я увидела в нем нехорошее, словно пролетела стая ворон над головой, громко каркая в низком сером небе, клича беду. Машка, Маха, куда тебя несло?…
Были еще наши встречи, были разговоры, была моя тревога по поводу ее состояний, особенно когда наша общая знакомая привела ее однажды в дождь ко мне домой, насквозь промокшую. По рассказам, Машка стояла посреди площади без зонта, неторопливо ела бутерброд и смотрела в проливающее слезы небо. Машка попыталась успокоить меня, показав, а затем и подарив мне так обеспокоившую ее книгу: дневники Вацлава Нижинского, гениального танцора начала прошлого века, который вторую половину своей жизни провел в психиатрических лечебницах. Книга называлась «Чувства».
И почти сразу после этого она надолго пропала...
